Сайт современной литературы «ПОДВОДНАЯ ЛОДКА»

Электронный журнал (редактор Михаил Наумович Ромм)

  Дата обновления:
02.06.2012
 
Поиск

 

Главная страница
О проекте
Авторы на сайте
Книжная полка
Гуманитарный фонд
Воспоминания о ГФ
Одно стихотворение
Пишите нам
Архив

Проекты:

«Литературное имя»

«Новые Ворота»

Публикации:

Поэзия

Проза

Критика

 
 

банерная сеть «Гуманитарного фода»

 
 

Rambler's Top100

 
 

 

Вход в личный кабинет

 

Дружественные ресурсы:

Из-во «Эра»
WWW.Liter.net
Скульптор Марат Бабин

 
 

Консультации ГФ

Виктор Ерофеев

— Вы стали теперь одним из экспертов по вопросу эротики в литературе. В одном из последних номеров журнала "Иностранная литература", например, вы приняли участие в беседе за круглым столом на эту тему. Как вы считает, то, что это превратилось в проблему — чисто советская черта, или на Западе происходит то же самое?
— Это недоразумение. На самом деле никакой я не специалист по эротике, все это полный бред. Ну, конечно, в основном это проблема советская. Русская литература вообще этим как бы не славилась, а теперь непонятно, как к этой теме подойти, что сделать, что можно, что нельзя. Это выглядит провинциальным и смешным. Но, тем не менее, я считаю, что есть проблема эротики в искусстве. Дело в том, что эротика — настолько мощная тема по восприятию, что она тематически может задеть любое произведение. И мало кому удается, описывая эту тему, оказаться сильнее ее. Это очень трудно. Так же, как трудно оказаться сильнее темы смерти. Между прочим, и западное искусство — литература, кино — часто не справляются с этой темой. Потому что действительно, ну, что ли, сила голого тела такова, что увидев его. можно забыть о том, что человек говорит. Вошел голый человек — о чем бы он ни говорил со сцены — все помнят, что он голый, а что он говорил — непонятно. Этот шок. он переживается и на Западе тоже, несмотря на то, что там привыкли к голому телу. Потому что вообще эротика — сильная вещь.
— Наверное, можно провести такую параллель: в жизни для сексуального маньяка секс — это главное, а для нормального человека — это как бы органическая составная. Так же и для писателя — это может присутствовать в контексте жизни и, соответственно, книги, или может быть главным,
— Конечно. Но дело в том, что это не связано с маньячеством. Эротика, особенно когда она связана с подсознательными, что ли, моментами. — она помогает раскрыть человека гораздо лучше, чем его политические или философские взгляды. Поэтому, когда я подступаюсь к этому в "Русской красавице", то мне кажется, что понять советское общество через мою героиню можно гораздо сильнее и глубже, нежели через отношение к Ленину, Сталину, писателю Рыбакову или критику Лакшину. Но, поскольку тема шокирующая, есть такое впечатление, что если ее затронешь — все запрокинется. Знаете. Маршак говорил, что какое бы ни было хорошее или плохое стихотворение, длинное или короткое, если там будет слово "жопа" — ничего не запомнится, только запомнится, что там было слово "жопа". Но времена, слава богу, поменялись. Теперь можно написать со словом "жопа", и запомнят, слава богу, еще что-то.
— Виктор Владимирович, вы читаете "Гуманитарный Фонд"?
— Да, читаю.
— Интересно было бы узнать ваше мнение о нем. Что хорошо, что плохо, что можно изменить.
— Я бы не советовал газете быть столь кусачей по отношению к другим изданиям. Эта полемичность хороша, когда она на уровне салона или подполья. Когда газета уходит в это, она просто приобретает другой статус — не надо этого. Мне кажется, нужно создать как бы свое собственное поле, на котором можно заниматься своими собственными играми. Меньше глядеть на то, что делается вокруг. Быть ироничным — это хорошо, в нашей культуре этого мало, — но побольше самоиронии. Потому что иногда кажется, что в вашей иронии есть истина почти в последней инстанции. Так сказать, убить иронией — и все. Но ведь если посмотришь самоиронично, то увидишь, что и иронии на это далеко не хватает, и это чувствуется. Еще я бы меньше советовал печатать текстов, которые не вызывают чувства безусловной талантливости их авторов. Мне кажется, должен быть более строгий отбор. Публикации — стихов особено — это как бы предложение читателю войти, сесть, послушать, полюбоваться достижениями. Было бы замечательно, если бы было больше критических статей. Потому что у нас с критикой вообще полный провал. У вас понравился материал В.Разного о двух Ерофеевых, и не потому что обо мне. а просто по делу написано. Хотелось бы чтобы газета воспитывала хороших критиков. Со стихами все просто — сразу видно, что хорошо, что плохо, а с критикой сложнее. Ну, что еще? Я думаю, было бы лучше, если бы газета была более многоголосной. Мне нравится, что вы берете интервью с разных точек зрения, и наверное, можно усилить это. А так, в принципе, мне газета нравится. Я могу сказать, что мне все кажется интересным, но. во всяком случае, я думаю, что это живая газета, и она, наверное, не потеряется.

Ефим Лямпорт, Инна Вальковская

Владимир Сорокин

— В связи с возбуждением уголовного дела прокуратурой Ленинского района против "ГФ" вопрос об инвективнои лексике для газеты не праздный. Ваше отношение к ней?
— Она давно уже вполне законная часть речи, поэтому я не выделяю ее в общем русле языка, то есть для меня эта проблема чисто лингвистическая. Я никогда не пытался разделять язык на высокий и низкий и не разделял культуру на высокую и низкую. Поэтому мне кажется, что наличие этой проблематики в современной советской культуре свидетельствует о дикости нравов и архаичности сознания народа. Вот вам любопытный пример: когда-то мне Лидия Чуковская рассказала, что после выхода книги "Один день Ивана Денисовича", где есть слова типа "фуй", Солженицын получил много обличительных писем, его обвиняли в использовании мата, оскорблении этим читателей. Много писем пришло от отставных военных, которые на службе большей частью употребляют матерную лексику. Но как только она появилась на бумаге и была лишена сакрального контекста, — это их взбесило. Для советского народа мат — язык тотальной агрессивности, он играл и играет важную роль как одно из главных орудий подавления личности, подчинения личности коллективу. Втягивание мата в культуру лишает его агрессивности.
— Почему все же использование инвективной лексики превратилось в проблему, и зачастую в проблему с политической окраской?
— В проблему для кого? Общество подсознательно табуирует эту зону. Прапорщики, которые лексикой этой пользуются, сердятся. Я вижу больше все-таки не политическую, а этнографическую окраску, социальную. Это касается даже не только культуры, а общества в целом. Это парадоксально, на Западе нет мата. Эта зона давно уже окультурена, все это есть на бумаге, в кино, в театре, и мат лишен магической силы. У нас он еще не окультурен. Русский мат имеет поэтому невероятную силу, появляясь на бумаге. Что касается перспектив, то в глубинке это может тянуться десятилетиями.
— Считаете ли вы обязательным употребление инвективной лексики в литературе?
— Я ставлю вопрос иначе. Я отношусь к разного рода текстам одинаково, для меня нет разницы между обьявлением о продаже стиральной машины, абзацем из Джойса, записью разговора алкоголиков в магазине и интеллектуальной беседой поклонников Дерриды. Для меня никакие слова не выделимы из общего русла языка. Разница между ними была, когда я сознательно выделял такие слова, как некие сакральные знаковые явления. В начале 80-х гг. я осознал проблему разговорного мата как сакральную и начал с ней работать, т.е. ставил различные эстетические задачи. При этом у меня есть роман, написанный в 85-89 гг.. где нет ни одного нецензурного слова, 650 страниц литературного языка XIX века. т.е. проблема инвективной лексики не единственная, которой я был занят.

Ефим Лямпорт, Инна Вальковская

Александр Лаврин

— Каково ваше мнение о проблеме употребления инвективной лексики в произведениях искусства и в публицистике?
— Язык — вещь функциональная. В русской литературе употребление ненормативной лексики не было закреплено традицией, поэтому злоупотребление ей, конечно, мешает восприятию. Если у вас над ухом выстрелили из пистолета, то пройдет несколько часов, прежде чем вы начнете различать еле слышную вдали скрипку. И. конечно, одно дело — роман, где эта лексика используется в качестве художественного приема, другое — журналистика. Здесь ее употребление сразу превращает нас в плебеев. Пять-шесть тысяч лет мы шли к культуре — и вдруг перешли на язык пещеры. Культурная парадигма такова, что в нашем сознании ненормативная лексика отождествляется с оскорблением, иначе воспринимать ее мы уже не можем. В языке должны быть оскорбительные слова, а если мы их сделаем общим местом —тогда что же — новые изобретать придется? Мат сейчас девальвируется. как и рубль. А русский мат — высокое и эзотерическое искусство, его надо беречь и лелеять. Но в устах человека с улицы мат, сколько бы он ни употреблялся, все равно останется свежим. Если же у писателя он употребляется в сотый раз — это уже затасканный прием.
— Что бы Вы пожелали нашей газете? Как она Вам правится?
— Я пожелал бы ей, прежде всего, более четко уяснить, для чего и для кого она существует, то есть круг читателей и концепцию. Посоветовал бы. если уж газета посвящена культуре андеграунда, серьезней анализировать ее эстетику. Кстати, в последнее время она мне больше нравится. Но во внешнем оформлении недостает вкуса, художественного чутья. Кроме того, не всегда, наверное, надо выносить на первую страницу голую задницу. Впрочем, это тоже зависит от общей концепции. А вообще, газета нужная.

Вероника Боде

 


На главную В начало текущей В начало раздела Следующая Предыдущая

 © Михаил Наумович Ромм  Разработка сайта