| |
Победители конкурса молодых поэтов товарищества «Вавилон»
Произведения участников конкурса оценивались конкурсной комиссией в
составе: А.Аронов, Е.Бунимович, И.Жданов, В.Кривулин, А.Кушнер, Ю.Левитанский. Сегодня мы публикуем авторов, получивших высший балл хотя бы у одного из них.
ВЫСШИЕ БАЛЛЫ ИВАНА ЖДАНОВА:
Олег Пащенко, 19, Москва
он добрый и хороший
он думает и курит
он наступает в лужу
промачивает ноги
он покупает спички
он входит и выходит
он кашляет молчит
сворачивает вправо
я
крадучись за ним
чуть сзади и чуть слева
бульвар
он трет глаза
садится на скамейку
придерживает сердце
во внутреннем кармане летают воробьи
он достает из сумки короткий карандаш
и шелестит бумага он улыбается
зачеркивает слово он водит по строке жестокими глазами
глаза как у меня и почерки похожи
я подхожу к нему дотрагиваюсь нежно до левого плеча невидимой рукою
давай сюда листок пока никто не видит
Вячеслав Гаврилов, 18, Московская обл.
Пиши свои стихи, печальный ангел.
Теночтитлан. С холма слетает чайка.
В кудрявом небе над
Охотским морем
Завис змеиный белый треугольник.
Упавший камень
Тающие листья
Умолк ручей, и кажется младенцу,
Что мать ушла и больше не вернется...
ВЫСШИЕ БАЛЛЫ АЛЕКСАНДРА КУШНЕРА:
Лев Болдов, 21, Москва
Три стакана на скатерти белой стоят.
И микстура в одном, а в другом — чистый яд.
В третьем — спирт.
Но где что, мне понять не дано.
Я рукою дрожащей мешаю в одно
Все три пойла.
Глаза закрываю и пью.
И, корячась, на белую скатерть блюю.
Как на белый листок. И пока меня рвет,
Мнится мне, что за дело кладу свой живот.
Максим Анкудинов, 20, Екатеринбург
Желтые стихи
Грустно.
Невесело.
Дождик
Повесили.
Дождик
Развесили.
Дождик Прибили.
Дождик Распяли. И снять Позабыли.
ВЫСШИЙ БАЛЛ ЕВГЕНИЯ БУНИМОВИЧА:
Лариса Левина, 20, Самара
Насчет того, как я отношусь к тому,
что каждый из вас — по образу и подобию
Если в вас, кроме Бога, есть я — тогда я с вами.
Если в вас только Бог — тогда с вами Бог.
Тогда — Бог с вами!
***
Самая женственная архитектура — у числа 19.
Твердые волны ионики вдоль белого парапета.
ВЫСШИЕ БАЛЛЫ АЛЕКСАНДРА АРОНОВА:
Виктория Аверьянова, 20, Москва
Зима
Улица, опущенная в стакан с молоком,
Теплым, порошковым, магазинным...
Фонари с отливом апельсинным
После драки машут кулаком.
Я мечтала стать твоим отраженьем
По известным мне одной соображеньям.
Александр Корамыслов, 22, Удмуртия
Юный Онан
"Я снимаю евнуховый запрет с этой "запретной темы" —
сам для себя снимаю —
словно тесные плавки со своих переполненных чресел...
Тайна останется тайной.
Лжи и фальши не будет...
...Волнуется пруд.
И волнуется Юный Онан.
И вот раздевается медленно —
и нагишом
вплывает в блаженное Чрево
Матери-Воды.
И вот начинается
Вечный обряд вожделенный...
И вот он гребет и гребет —
и не помнит о матерной рифме. —
о. нежная радость!
о. грубый восторг! —
и молоки —
не ради игры.
но ради икры! —
он выплеснул... —
и благодарит со стыдом
за Слиянье —
по пояс в воде.
коленями голыми в иле..."
...О, Господи Боже.
прости ему прегрешенья —
за это признанье.
которое наши святоши,
ханжи — никогда не простят!
ВЫСШИЕ БАЛЛЫ ЮРИЯ ЛЕВИТАНСКОГО:
Кирилл Анкудинов, 21, Майкоп
Полночь
В тишине я вглядывался слепо.
Окруженный сонмами теней,
В это опрокинутое небо.
Полное серебряных огней.
На тропе стоял я. цепенея.
Опьяненный черной глубиной.
Где-то высоко Кассиопея
Возжигала свечи надо мной.
Уносился я быстрее птицы
/
В это море черного огня,
И элементарные частицы
Тихо пролетали сквозь меня.
Игорь Васильев; 24, Санкт-Петербург
Умиление
Обидчиво поправив волосы.
Осенней крашенные хной,
Чуть изменив тональность голоса.
Осина стала предо мной.
Ее любуясь грациозностью.
Ощупывая взглядом стан, -
Я с величайшей скрупулезностью
Искал придирчиво изъян,
Но не нашел.
Мила, как грация,
Прекраснее любой из муз,
Она, привыкшая к овациям.
Листвою шелестела блюз.
Такой, достойной восхищения,
Нигде не видел я с тех пор.
Когда, в слезах от умиления,
Я острый снял с плеча топор.
Высшие баллы Виктора Кривулина:
Николай Звягинцев, 24, Москва
Крас.кирпич и шепот мела.
Города в товарняке.
Из чесночного предела.
Из царапин на руке,
Буковиной оробелой
В путь во Францию, к реке,
Пауль Целан вышел в белом
Отложном воротничке.
Там стоит Париж-кораблик
И глядит в глаза гуляк.
Там с растеньями на равных
Люди ходят по полям.
Сядь за столиком игральным.
На диванчике приляг,
И гортани ствол сакральный.
Красным лесом шевеля,
С указующей гримаской
Выбрав якорь, повлечет
Холод чувственных согласных,
Имена наперечет,
Голоса у входа в ясли.
Отложной воротничок
У того, кто, будто в масло,
Входит в зеркало плечом.
Сергей Тимофеев, 20, Рига
Приходит человек, его костюм измят.
В его лице очки на тонких дужках.
Он спорит с пустотой, он сумасшедший, ветер.
Дрожат очки на тонких дужках.
Его костюм измят, он быстро спорит.
Приходит человек и заполняет комнату.
Приходит человек, он долго шел сюда.
Его костюм измят,
он спорит слишком быстро.
Дрожат его очки, он идиот, он спорит.
Он ветер, сумасшедший, он пришел.
Алексей Мананников, 20, Москва
Когдат ы плачешь, милая...
Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот.
1
Нет, не от пули.
Кажется, ножом меня чужой ударил человек,
я падал вверх лицом в краю чужом,
как бусы, капли рассыпая в снег
сквозь пальцы из горячей раны в животе,
и тихий ангел распростер крыла,
и тихо было в белой пустоте, и, з
амерзая, по щеке слеза текла.
2
В твоей слезе, повисшей на ресницах,
сверкающей, как спица
в колесе, так странен мир...
так на иных страницах
ты видишь только буквы,
только буквы: все слова оставили тебе.
В твоей слезе так странен мир,
в нем кто-то ранен, и вот он в снег упал,
и слезы, и глаза его замерзли,
а в ране замерзают льдинки,
кружат снежинки, словно паутинки,
и продолжается чуть шелестящий бал.
и ангел, как бы сотканный из снега,
в его глаза вглядевшись,
улетает,
застыла рана, неподвижно веко,
снежинки на лице его не тают.
В твоей слезе так странно все... неясно... как будто в дымке...
3
Слово послушно голосу как кнуту
ритмом лишь прибавляя скорости
ты говоришь и говоришь в пустоту
вверх лицо поднимая от гордости
вверх туда направляя речь
где ангел вместо того чтоб ее сберечь
пролетая белым простым крылом развеет ее как дым
Андрей Огарков, 24, Караганда
Из цикла "О нем"
Ночь напролет расчесывал укусы комариные, ночь напролет ходил курить на кухню,
а потом, под утро, на руке зелеными чернилами наколку сделал: "Я покинул дом".
И он ушел, палимый полднем митингов, и ночь провел на Витебском вокзале,
а утром, прикупив килушник фиников, отчалил в поезде к Большой Тьмутаракани.
И занедужил скоротечною чахоткой, и был в райцентровскую клинику положен,
где мужики за банкой самогонки гутарят о судьбе сороконожек.
И он не выздоровел, и он не умер, но он восстал из паспортного праха,
и стал летать, простуженный, по кругу густых лесов из самых детских страхов.
Его выписывали триста раз в неделю, его выпихивали прямо среди ночи...
Он бормотал одно: — Куда я денусь?.. Он всем морочил головы: паскуда, сволочь.
Звалась одна из санитарок просто Мразью, но это не пугало пациентов
во время поисков интимных связей на топчанах и коечках вселенной.
О нем забыли, выплюнув, как пломбу, со шкур срезая мраморное сало,
бродя наперерез с железным ломом зимой по льдом закованному плацу.
Он был каким-то чудом, вместе с тумбочкой и склянкой йода, растворен как соль
В рассоле Родины, в которой тучи сто лет не портятся ни на вот столь.
Анна Грановская, 21, Москва
Рай
Ветви цвета слюды,
с небес течет молоко, Милый, это — Сады,
в них дышалось легко. Звоны далеких лир.
в глине вязнут следы.
Я озираю мир
глазами цвета слюды. Плода не сорву с дерев
на глинистом берегу— Я все читала про Грех.
И знаю, что не смогу.
|
|
