Печатается по материалам журнала «Новая Одесса»

Олег ТОМАШЕВСКИЙ

Исповедь счастливого человека

...Я, в принципе, человек неплохой, можно даже сказать, хороший. Со мной практически невозможно поссориться. В этом смысле я — уникум. Судите сами. Для удобства обозначим моего оппонента, желающего ссоры, ОН, а меня, ссоры не желающего, Я. ОН. Вы наступили мне на ногу!

Я. Простите, вам понравилось?

ОН. Нет, мне не понравилось.

Я. Тогда можете наступить на мою, может быть, хоть это вам будет приятно?

ОН. Какого черта я должен наступать вам на ногу, хватит того, что вы наступили на мою!

Я. Прекрасно! Тогда наступите на ногу вот этой симпатичной девушке.

ОН. Отстаньте от меня!

Я. Вас и это не устраивает? В таком случае, я с удовольствием наступлю вам на ногу еще раз (наступаю).

ОН. Что вы делаете?!

Я. Я подумал, что это именно то, чего вам больше всего хочется, разве не так?

ОН. Мне больше всего хотелось и хочется дать вам по физиономии.

Я. Что же вы мне раньше не сказали, прошу вас, дайте!

ОН. Что?

Я. Залепите мне разок, очень буду рад вам услужить.

ОН. Оставьте меня в покое!

Я. Тогда залепите этой симпатичной девушке!

ОН. Идите к черту, ненормальный!

Я. В. таком случае, если вам угодно, я могу съездить вам по физиономии разок (выполняю).

ОН. Вы сошли с ума, я не хочу с вами больше разговаривать!

Я. 0'кей, вот моя рука — дайте вашу и мы скрепим рукопожатием тот факт, что все довольны. Девушка, и вашу ручку, пожалуйста!

Конечно же, все хватаются за мою руку, как утопающий за соломинку.

2.

Когда я иду по улице, все думают, что это идет министр. Что греха таить, на министра я похож. Более того, я порядочней любого министра, потому что имею четкую позицию, и меня не свернуть с истинного пути. Хотя сходство, безусловно, есть. Иду по улице, и чувствую всем своим нутром, что меня разглядывают на предмет министерства: хотят выяснить, ЧЕГО я министр? Финансов, или внутренних дел? Поэтому я заявляю, что министерства, которое я согласился бы возглавить, в природе не существует, а жаль. Хороший из меня бы вышел министр — посмотрите, как я умею размеренно ходить, окидывая всех надменным взглядом. А мой ладно скроенный костюм выглядит как натуральный, хотя он из искусственной ткани. Но этого никому не дано разглядеть, так как все ослеплены моим величием. Да что костюм, вы даже не видите, что у меня развязаны шнурки, а это первейшее доказательство того, что я ие министр. Но я не против, считайте меня министром, ибо, если бы вы узнали, кто я есть на самом деле, представляю, как изменились бы ваши любопытные физиономии. Да, министр, но без министерства. Гений, но инкогнито реализующий свою гениальность в строго отведенной области гениального. Знаете, кто я? Вот возьму и признаюсь. Я — эротоман. Э-РО-ТО-МАН! Спокойно, не надо так волноваться, не надо одергивать юбки и застегивать пуговички под самые шейки. Чем, скажите на милость, эротоман хуже министра? Или, по-вашему, эротоман не может быть министром? Черта с два как может, да только никогда им не станет. Потому что ему это неинтересно. Его волнуют совсем другие проблемы. Вы думаете, классифицировать женские бюсты легче, чем составлять пятилетние планы? Или определить темперамент блондинки по маникюру на мизинце проще, чем заключить консульские соглашения с Израилем? Если вы так думаете, то катитесь ко всем чертям, нам с вами ие по пути. А тем, у кого осталась хоть капля здравого смысла, я расскажу одну поучительную историю и вы поймете, почему я стал эротоманом. Однажды, когда я влюбился, а мне было тогда не больше, чем вот этой крошке с сиреневыми ресницами, со мной произошла удивительная история. Девушка, которой я посвящал свои стихи и о которой грезил бессонными ночами, совершенно со мной не церемонилась. Она, как только могла, унижала мою любовь, издевалась над моими посланиями самым скабрезным образом. В конце концов, она просто выставляла меня дураком. А надо заметить, что в то время меня едва ли на улице могли принять за министра. И вот в один прекрасный день я сказал себе: "Довольно, старина, не к лицу тебе так унижаться перед этой дрянью, становись-ка ты лучше эротоманом!" И настолько убедительно я себе это сказал, что мне ничего другого и не оставалось, как стать эротоманом. С тех пор моя жизнь озарилась каким-то новым светом, ну, как, к примеру, серьга в симпатичном ушке вот этой очаровательной брюнетки. Вы думаете, эротоману живется счастливо? Как бы не так! У него проблем не меньше, чем у министра. До тех пор, пока на земле разгуливают вот такие красавицы, ему покоя не будет. Но с другой стороны, именно до тех пор, пока они разгуливают, он счастлив. А если вы и теперь не убедились в правильности моего выбора, то черт с вами, продолжайте думать, что я министр, тут уж ничего не попишешь. А министром я еще успею стать, у меня еще все впереди. Вот только завяжу шнурки и пойду дальше — мне еще столько предстоит увидеть прекрасного! Завидуйте несчастные!

3.

Пора бы всем излагать свои мысли более откровенно, вот что я вам скажу. Я вообще убежден, что если бы каждый говорил то. что думает, всем, стало бы легче. Ну почему, спрашивается, я должен гадать, что представляет из себя этот толстый тип с глазами раненного птеродактиля? Да и ему приходится несладко ; — попробуй скрыть от моего проницательного взгляда свои черные мыслишки. Почему бы не подойти с прямым вопросом, рассчитывая на прямой ответ?

— Ну, выкладывайте, что у вас там на душе?

А он мне, не мешкая, отвечает:

— Да вот, понимаете, все время думаю о том, как бы кому-нибудь пакость учинить.

— А какого рода пакость вам хотелось бы учинить?

— Это верно. — отвечает он

— пакость, которую мне хочется учинить, имеет определенный вид. Заключается она в том, чтобы кому-нибудь сделать неприятно.

— В самом деле? И мне бы сделали? — я внимательно гляжу в его птеродактильи глазенки.

— С удовольствием, если позволите.

Вот здесь я должен немедленно согласиться.

— Делайте вашу пакость, я не против.

Однако, произошло некоторое недоразумение. В ответ на мое разрешение пакостить, он начал откровенно хулиганить, а точнее, изо всей силы залепил мне своим пудовым кулаком в нос. То, что я упал и испачкал свой любимый костюм из искусственной ткани, еще полбеды. Самое страшное то, что у меня хлынула из носа кровь, а платочка я не взял. У меня очень странный нос, стоит кому-то сьездить по нему, как он тут же начинает кровоточить. А . попробуй остановить кровь, когда у тебя нет платочка. Платочек я почти всегда забываю. Не только забываю, но и всем говорю об этом. "Ах, какая жалость" — говорю я. Или, если рядом иностранец: "What a pity!" "Опять забыл платочек!" После этого, мне кажется, я имею все основания запустить в ноздрю палец и навести там порядок. Вот и в этот раз я забыл платочек. Если бы я знал, что меня сегодня ударят, я бы завязал узелок на память, но, увы, ничего подобного мне и в голову не приходило.

— Что вы делаете, идиот? — стараясь быть сдержанным, я все же допускаю некоторую бестактность. — Зачем вы разбили мне нос? Это, по-вашему, пакость? Да это самое настоящее хулиганство, предусмотренное статьей 206.

Он слегка смущен, но в целом доволен, видно, что ему нравится, как он провернул свое дельце.

— У вас кровь из носа — учтиво останавливает он меня.

— не мешало бы платочком вытереть.

И тут начинает смеяться. Я расстраиваюсь окончательно. Конечно же, я сам дал ему козырь в руки, сказав накануне о том, что я всегда забываю платочек.

— А если бы вам для пакости понадобилось кого-нибудь убить?

Он пропускает мой вопрос мимо ушей.

— Ха-ха,— смеется он — платочек-то забыли!

— Но ведь я все равно в конце концов остановлю кровь, и тогда вам придется думать о новой пакости, верно?

— Забыли платочек, вот умора, ха-ха, платочек-то тю-тю!

Нет, подумал я, так не годится. Человечек готов быть откровенным только в тот момент, когда ему паршиво. Едва он развеселился, из него откровенность и клещами не вытвщишь. Стоит ли говорить о том, что придя к такому печально-
му выводу, я срываю с головы оппонента светлую фетровую шляпу, вытираю кровь, а заодно и туфли, и ухожу в неопределенном направлении.

4.

Обращали ли вы внимание, что с наступлением холодов зимние шапки надевают, в первую очередь, не те. у кого головы мерзнут, а те, у кого эти шапки пыжиковые. Вот оно, бытие, надетое на сознание — чем больше надето бытия, тем сложнее различить сознание. Однако, не обращайте на меня внимания, это я просто старею, и мне иногда охота немного побрюзжать. Согласитесь, что это моя преррогатива. Независимо от вашего согласия, я вынужден еще раз с грустью констатировать, глядя за окно, где даже на тополях не осталось ни одного листочка — лысая пора моего счастья. Так невыносимо чувствовать себя всю жизнь счастливым, улыбаться, дружески подмигивать направо и налево. Идешь по городу, и все тебя радует, все тебе противно. Посмотришь по сторонам — никого нет — и громко плюнешь. Нет. не на что-то конкретное, просто так, абстрактный плевок в космос, попытка подняться, приобщиться, спастись. Если бы люди были повнимательнее друг к другу, а в первую очередь — ко мне, то они бы сразу же заметили, что со мной творится что-то неладное. Мне ведь много не надо. Подошел бы хоть кто-то и спросил: "Что, старина, паршиво?" И я бы заплакал у него на груди; как старая, бездомная собака, которая давно никому не нужна. Но никто не замечает, что со мной творится, и поэтому я старею еще скорее (вот вам и стихи: старею — скорее). Если раньше я мог говорить кому-то приятные вещи, то теперь от меня такого никто не дождется. Моя психология изменилась принципиально и я -сам это понимаю. К примеру, если я с кем-то договаривался пойти в театр, и вдруг в последний момент мне сообщили, что ничего не получается, есть более важные дела, то я после спектакля обязательно звонил и говорил: "Не расстраивайся, друг, ты немного потерял, спектакль был скучнейший". Да, я так говорил, даже если спектакль был высший класс. А теперь я, честное слово, в подобной ситуации веду себя иначе: "Да, зря ты не пошел. Спектакль оказался на редкость замечательным!" Черт побери, да ведь я хороших спектаклей сто лет уже не видел. Сплошная серятина. Так что не советую никому связываться со мной, я обязательно испорчу вам настроение. Лысая пора моего счастья.

Но если кто-то решил, что я собираюсь помирать, то пусть об этом лучше помалкивает в тряпочку. Даже если это так, я ни за что не признаюсь. У меня все в порядке, у меня пауза перед новым взлетом. Моя жизнь по всем астрологическим прогнозам, гаданиям по руке, на кофейной гуще и на всякой прочей дряни, обещает быть вывзывающе долгой и на зависть счастливой. И ничего абсолютно не значит тот факт, что я выгляжу, как побитая собака, и что моя голова облетела под напором ветров со всей галактики. Я просто нахожусь в центре, и мне больше всех достается как тоски, так и радости. Если вы подойдете ко мне и спросите: "Что, старина, паршиво?" — я не стану плакать у вас на груди, а рассмеюсь вам в лицо мефистофельским смехом, я забросаю вас вопросами, на которые нет ответов, я просто растопчу вас своим превосходством, и вы потом долго будете страдать, как это вам могло придти в голову, что мне паршиво? Вы пожалеете, что ошиблись адресом, и, не на шутку расстроившись, побредете дальше, размышляя о том, насколько все в мире сложно. И о том, что ко всему следует относиться не так, как следует. И вы ничего не поймете, ни одного пунктика моей души вам не удастся раскусить, и тогда, вконец отчаявшись, вы решите покончить с жизнью, бросившись под трамвай. Но ни одного трамвая не будет... А я, окрыленный, побегу по облезлым улицам, подпрыгивая на ходу, переворачивая пинками урны и громко крича: "Да здравствует жизнь! Да здравствует счастье!"... А теперь мне действительно паршиво брести по улицам на пару с этой новой подружкой — тоской, которая, по всему видно, собирается надолго прибрать меня к рукам... Лысая пора моего счастья.

Издать книгу

Проект «Литературное имя»

Газета «Гуманитарный фонд»

«Купить книгу».  «Магазин в рюкзаке»

Премия «Живая литература»

Ваши баннеры на наших страницах