|
Накануне "Великой Августовской революции" в сфере советской эстетической мысли развернулась великая баталия. Речь шла о детском рисунке — можно ли позволить ему развиваться свободно, как вздумается юным мазилкам. либо после детсадовских игр его необходимо направить на академический путь служения высокому реализму — прения шли с такой страстью, будто решались судьбы социалистической культуры. Про сторонников свободного рисунка рассказывали страшные вещи: будто они заставляют бедных детишек налить на лист бумаги жидкую краску, а потом превращать цветные кляксы во что вздумается без помощи кисти. Сторонникам академического благородства казалось, что лишь скрупулезное зарисовывание стаканов и гипсовых кубов способно развить в ребенке артистические способности. Хотя, разумеется. с точки зрения вечности никакой существенной разницы между кляксой и гипсовым кубом нет.
Дело было не в формальном методе, а в творческой атмосфере, с ним связанной. Детский рисунок в его первозданной стихийности с трудом поддавался контролю, видения и наблюдения на листе бумаги возникали спонтанно и непредсказуемо. Стоило лишь педагогам , подстраховаться и потребовать вписать крупными каракулями "Миру- мир" или "Пусть всегда будет Солнце"
как оказывалось, что под словом "мир" валяется пьяный дядя-сосед, а под солнцем летят оторванные головы враждебных дворовых мальчишек. Это, впрочем, пустяки. Одна учительница лишилась работы после того, как отправила на районный конкурс детского рисунка работу, где был изображен "папа с медалями". Медалей в виде звездочек было четыре, и поскольку папы у бедного автора в наличии не имелось, учительнице неопровержимо доказали, что она проглядела карикатуру на Брежнева. Поэтому куда спокойней было засадить ребят за гипсовые кубы, пока они еще не обучились благой привычке к авторедактуре и сдерживанию порочных порывов.
Павел Филипповский, недаром избравший себе грозный артистический псевдоним Паша Лев (впрочем, на вопрос о выборе псевдонима он дипломатично отвечает, что Прав, во-первых, звучит не совсем скромно, а во- вторых, недостаточно точно политически ориентированно) никогда не страдал автоцензурными комплексами страха. Рисунки этого художника не надо представлять нашим читателям. поскольку, полагаю, им хорошо знакома его манера, естественно выросшая из диких узоров, которыми покрывают поля тетрадок, пытаясь хоть как-то разрядить скуку школьного урока. У девочек эти узоры неизменно претворялись в кисейных барышень прошлого века, у мальчиков
в войны, прежде с фашистами, нынче с мафией. Но Паша никогда не рисовал ни Штирлица, ни комиссара Кат- тани, изначально творя свой собственный диковинный мир. Взрослея, он сохранил детскую свободу импровизации, которая уже вызывает добрый интерес у маститых художников- на стр. 2 профессионалов.
Рисунок за рисунком слагались в панораму фантастического зоопарка. обитатели которого были старательно обозначены экзотическими научными именованиями — Лакопопка, Жопокрыл летательный, Жержера хвостливая.
Поскольку Паша долгие годы был главным оформителем популярного ежемесячника "Твое здоровье" (выходящего в то время тиражом свыше восьми миллионов), его добродушные чудовища часто болели. лежали под капельницами и в гипсе, не теряя. однако, бодрости. Лозунги "Здорово болеем и "Здорово лечат!") в этих медицинских гротесках читались как оптимистические. но и одновременно как печально- безнадежные уличные сентенции позднего застоя типа грустной фразы о том, что "Победа коммунизма неизбежна". которую сочинил какой-то гениальный, но безымянный партийный концептуалист. Неунывающие существа, жизнелюбивые советские недотыкомки являли в его
рисунках столько энергии, что казались
порою не нарисованными, но образом самозародившимися на листе. Но при всех иронических завихрениях его стиля Павел отнюдь не карикатурист, хотя некоторые читатели. Твоего здоровья" забрасывали редакцию гневными письмами требуя призвать к ответу дерзкого злопыхателя. На деле не злая ирония, а вольный юмор переполняет эти рисунки юмор совершенно необходимый для всякого выздоровления, и физического, и морального. Известен случай когда медсестра поскользнувшаяся на банановой корке, Невзначай спасла жизнь безнадежно больному пациенту Слишком много в русской традиции писателей-сатириков, обличающих нравы но слишком мало, вернее, совсем нет юмористического парения духа, которое помогает независимо воспринимать все то, что происходит окрест. Мне кажется, этот высший юмор и ставит своей сверхзадачей Павел, тяготея (пока, конечно, лишь в идеале) к той же импровизационной легкости сверхреального философского комизма, который отличает рисунки Пауля Клее (сердце чужое, проглоченное). Павла не влечет отчаянный черный юмор в духе Романа Топора, кумира наших перестроечных графиков. Его постоянная цель — непринужденная легкость черно-белого штриха, являющегося на свет Божий как бы невзначай. Не поучение в духе философии абсурда, как у того же Топора, а шутливый экспромт, который, однако, оказывается вдруг, несмотря на свою мнимую фантастичность, почти натуралистически жизненным. Часто шутка у него претворяется в поэтическую метафору,
Удалой, детски примитивный, стиль граффити еще совсем недавно был в огромной моде на Западе, знаменуя собой хаотическую и таинственную пульсацию жизни больших городов. Ничего подобного не появилось у нас. если не считать прямых копий с американских граффити с атрибутикой "тяжелого металла", которые там-сям замаячили. В обществе нет еще достаточной раскованности, чтобы всерьез полюбить детский рисунок, а тем более взрослую его имитацию, избранную в качестве своего стиля. Мы слишком серьезны, предпочитая "вечные" и "духоподьемные" образы, выраженные "вечным" же языком, хотя бронза и мрамор, в целом, вышли из моды. К лихим граффити Павла Филипповского, которые уже превратились во вполне взрослый, сознательно культивируемый стиль (в свои пятнадцать лет он успел опубликовать несколько сотен рисунков и. кроме журналов "Человек и природа" и "Твое здоровье", его можно встретить в таких престижных изданиях, как "Литературная газета" и "Гуманитарный Фонд") предстоит еще привыкать, разглядывая его фауну катастройки со смешанным чувством удивления, шока и даже некоторой странной приязни.
|
|