| |
Андрей УРИЦКИЙ
"ОКТЯБРЬ" ДО ОКТЯБРЯ (включительно).
Плохо работает почта. Или не почта, а типография. Или еще кто-то, только 11й номер журнала "Октябрь" я получил в середине декабря, поэтому и статью назвал именно так — "Октябрь" до октября (включительно)". Потакая врожденной лени, я был рад возможности писать лишь о десяти месяцах жизни журнала.
Говорят, что лицо любого издания — критика. Поверим на слово говорящим и начнем с критики, тем более, что публикуя те йли иные статьи и рецензии журнал наиболее точно может определить свое место в литературе, свои симпатии и антипатии, свое отношение к новым явлениям и именам. Так должно быть, так было бы и в "Октябре"... если бы... если бы в нем была критика. Нет, внешне все в полном порядке — есть и статьи, и рецензии, но рецензии случайны.
необязательны, часто посвящены книгам, вышедшим и год. и два года назад, — публикуют то, что попадается под руку, ни о какой обдуманной позиции говорить не приходится, а статьи... Сараскина и Сарнов со всей мощью таланта и эрудиции спорят: читал ли Евгений Петров Достоевского. а если читал, то насколько внимательно. Это, конечно, очень интересно, да не имеет никакого отношения к современности. А вот Николай Переяслов пытается превратить Гоголя не то в Рыбакова, не то в Дудинцева. Насквозь политизированное сознание критика не в состоянии полностью заслонить созданное гением, и в статье есть любопытные мысли и наблюдения, но сам Переяслов здесь, по-моему, ни при чем. Евгений Шкловский пишет не только о классике, но и о творениях авторов еще, к
счастью, живых. С удивительной наивностью он занимается изобретением двухколесного безмоторного средства передвижения по земной поверхности и находит следы влияния капитана Лебядкина у нынешних авторов. Вероятно. Шкловскому невдомек, что еще обэриуты высоко ценили поэзию сего персонажа, а о превратностях тараканьей жизни до Д.А.Пригова писал Николай Олейников. Борис Колымагин, в отличие от Шкловского, об обэриутах что-то слышал, но именно "что-то", иначе как объяснить, почему он приписал им футуристический лозунг— "слово как таковое". Прочитав нечто подобное, да еще узнав, что для того же Шкловского "Тропик рака" и "Любовник леди Чаттерлей" — произведения порнографические, трудно удержаться и не сказать что-нибудь весьма резкое и злое, но
я лучше промолчу.
Так обстоит дело с критикой, и отдельные удачи — например, статья Михаила Золотоносо-ва о стихах Николая Кононова — не меняют общей картины. А что проза? Рассказы Вячеслава Пьецуха как всегда ироничны и изящны, но ничего не добавляют к уже известному образу писателя: Владимир Максимов борется с коммунизмом в стиле антисоциалистического реализма; и лучшие сочинения Юзы Алешковского не отличаются особой глубиной, а "Книга последних слов" напоминает сборник газетных фельетонов, пересыпанных политическими лозунгами: замечательный поэт Бахыт Кенжеев пишет среднюю беллетристику, его "Младший брат" может быть основой неплохого сентиментально--приключенческого фильма, но не более; Афанасий Салынский, пытаясь вскочить в последний вагон давно ушедшего поезда, "лепит чернуху" в стиле года, приблизительно, 1989-го; и как вершина пирамиды — изрядно длинный роман Ананьева "на историческую тему" — редкая птица долетит до середины — лучше читать историков-профессионалов. Но не все так безнадежно. Проза Ильи Митрофанова отличается от большей части опубликованного в "Октябре", как отличается игра виртуоза-исполнителя от дилетантского музицирования — другое дело, что исполняют они одну и ту же мелодию, незамысловатую и простую, простую, как сама жизнь. Руслана Киреева можно упрекнуть в поверхностности, но он написал о чем хотел написать — о стремлении стать другим и обреченности оставаться собой. Прибавим к названному провинциально-сюрреалистические "Апокрифы нового времени" Юрия Буйды с великолепным эпическим "Чудом о Буянихе" и философские сказки-рассказы Генриха Сапгира — и м ы получим убедительное доказательство существования хорошей современной прозы (которую критики, если вспомнить о критиках, предпочитают не замечать). Но есть текст, о котором хочется сказать особо. Это — трагифарс Ивана Оганова "Песни об умерших детях". Э чем эта книга? О любви и смерти. О чуде искусства. О фальшивом блеске официоза и пьяном угасании подвальных гениев. А ещё о городе, о Тифлисе (не Тбилиси!) Ивана Эганова, где "розы росли прямо на мокром грязном асфальте посреди окурков и плевков..." Розы среди плевков! — вот лейтмотив книги, осененной скользящей тенью Параджанова, пропитанной запахом тления и распада, книги страшной, злой и нежной. Многим проза Оганова покажется слишком цветистой, по-восточному пряной, не совсем русской, и они не ошибутся, поскольку, на наш взгляд, Иван Эганов принадлежит к той относительно недавно возникшей ветви современной словесности, которую можно было бы назвать русскоязычной, если бы само слово это не затрепали и не изгадили бы политики и журналисты. Появившаяся в результате экспансии русского языка, эта литература еще ждет своего внимательного и непредвзятого исследователя.
Продвигаясь по заранее намеченному маршруту, не придумывая и не петляя, переходим к странному предмету, именуемому журнальной поэзией. Почему странному? — да потому, что наличие в журнале стихов столь же обязательно, сколь и случайно (по крайней мере, в нашем случае). Действительно, положено быть в журнале стихам — и они есть — благо, что поэтов много, а среди них и хорошие попадаются. Стихи используются для заполнения пустот, стихам не верят — им дают в сопровождение статьи, иногда получается интересно (Золотоносов — Кононов), иногда — нет (Колымагин — Ахметьев). Впрочем, именно подобный подход позволяет обнаружить тщательно замаскированные эстетические взгляды редакции "Октября" — предпочтение явно отдается поэзии традиционной, и "Вопросы литературы" Льва Рубинштейна выглядят, в общем контексте, абсолютно нелогично. Каково же впечатление от прочитанного? — кажется, поэты окончательно расстались с дурной социальностью; на смену проклятым вопросам пришли вопросы вечные:
Если жизнь дар и вправду, о смысле не может быть речи. Разговор о Великом Авось.
(Сергей Гандлевский)
Нe зря ли реки эти льются? Еще вскипят в урочный нас душа, отчаявшись вернуться в гербарий, мучающий нас Пустое, жизнь моя, пустое — беречь, надеяться, стеречь. Еще под пленкой золотою долгоиграющая речь поет — а луч из почвы твердой жжет, будто молнии прошли сквозь кровеносные аккорды угрюмых жителей Земли.
(Бахыт Кенжеев)
На свалку судеб недовоплошенных тащить свое... Еще одна попытка Нe получилась. У тебя? У Бога?
(Елена Дунаевская)
Вместо почти обязательных совсем еще недавно Сталинa, Ленина, вертухаев и зеков в стихах появляются птица-фазан (у Ефима Лямпорта) и одинокое пианино (у Михаила Кpeпca), Ариадна (у Игоря Меламеда) и Исида(у Владимира Гандельсмана). Стихи всех упомянутых авторов вместе со стихами Виктора Сосноры, Льва Лосева. Александра Скидана, Виктора Кривулина. Анатолия Наймана. Владимира Леоновича дают хотя и далеко не полное, но достаточно яркое представление о русской поэзии конца двадцатого века.
Литература задержавшаяся, запрещенная, полузабытая присутствует в каждом журнале, и "Октябрь" не исключение. Георгий Иванов, Зинаида Гипиус. Мария Шкапская, Борис Ямпольский — список можно продолжить, и заверяет его Бродский, приобретший статус живого классика и потому слегка окаменевший. Но ни одна, так сказать, архивная публикация "Октября" не стала явлением, вероятно, все наиболее значимое уже обнародовано и открытий большe не будет (разве что в каком-нибудь рассохшемся от старости сундуке найдут утерянные тексты обэриутов или эбешники откроют еще один самый секретный архив).
Перечитав написанное, я понял, упустил нечто, определяющее отличие "Октября" от других издании. Это нечто — склонность к солидным, серьезным, часто многостраничным текстам. Из всех журналов "Октябрь", пожалуй, один 13 самых "толстых". Но если после Горенштейна и Зиновьева нам предлагают усыпляющего Ананьева, то спрашивается — кому это нужно? Никому, кроме самого главного редактора — хозяин — барин. А еще тянутся из года в год компилятивные труды Волкогонова: "Сталин", "Троцкий", подождем немного, и "Ленин" появится. Другая вечная "незавершенка" "Октября" — мемуары Деникина. Очень, очень длинные... Скучно, господа... Очень скучно...
В заключении — о планах на год 1993-й. Воодушевляют они меня, как потенциального подписчика? — Все те же лица: Ананьев, Кенжеев. Деникин — нет, не воодушевляют.
А номера с прозой Оганова я всегда найду где прочитать. А в газетах рыдают редакторы — гибнет журнальное дело в России.
................................................
принципиально отличного от предыдущих в нем нет — куча случайных рецензий да оскорбительная резервация для "молодых".
|
|
